Дора Кастельянос - Лирика [Созвездие лиры: Избранные страницы латиноамериканской лирики]

Когда в душе любовь проснется вдруг,
объятьем круг любви хоть на мгновенье
замкнув, ты обретешь без промедленья
лишь ветра вздох в кольце горячих рук.

Когда лучится счастье на ладони,
ты не считай его рабом своим, —
сожмешь его в руке — прощайся с ним:
рука, разжавшись, пепла горсть уронит…

В застенке сердца крик твой заточен,
и разобьется он о стены прежде,
чем праведных небес достигнет он.

Вокруг безжалостная глухота.
Не рвись ни вслед любви, ни вслед надежде…
Мы тщетно ловим ветер: все — тщета.

Да не воскреснет то, что умерло давно!
Хоть сердце замкнуто, но незащищено:
с тех пор прошли века, но вновь меня арканом
надежды к прошлым дням влечет… Им нет конца,
пока живут в моей душе черты любимого лица.

На память падает забвение туманом.

Скрести же руки, страсть! Иль жить ты не устала?
Влачатся дни любви, как листья запоздалой
любовной осени, под ветра свист.
Тень прошлой радости, отцветшее былое…
Нет, осенью душе не знать покоя!

И в мыслях кружится осенний желтый лист.

В безбрежном море гибельных страстей,
на якоре судьбы моей злосчастной
пылает сердце, словно бакен красный,
и, скорбно плача, смерти ждет своей.

Я в лабиринте безысходных дней
охочусь за любовью безучастной,
теряю силы я в борьбе напрасной,
но, ослабев, лишь становлюсь сильней.

В безлюдной погибаю я пустыне,
но жизни смысл ищу я и поныне:
не верю, что его потерян след…

О жизнь моя! Ты в бездне страстной смуты
дай силы мне дождаться той минуты,
когда надежды вдруг блеснет рассвет.

                      1

Ласкаю книги я,
как нежные тела:
не радостей земных
взыскуя, но причастья
к загадке жизни…
В правоте и силе
своей уверены,
теснятся книги,
обремененные
лишь легким грузом слов,
живых и каждый день
для нас насущных,
чтоб пищей быть уму
и размыкать уста.
Умеют книги ждать
(ведь мудрым суета
чужда) и терпеливо
ждут ласки рук моих
и блеска жадных глаз.
Как плоть и как душа,
они не спят и молча
ждут. Так нас ждут друзья,
готовые помочь нам.
Неслышны речи их:
ни шепота, ни крика…
Зачитаны до дыр
любимейшие книги.
А на других следы
нетерпеливых пальцев,
и на любой из них
мой взгляд — неизгладим.

                      2

Настольной лампы свет,
и книги, книги, книги:
вот то, что нужно мне
и мною так любимо.
Те книги, что сама
я напишу, чтоб людям
сказать, что я — жива,
что в книгах — существую.
И те, что уж давно
написаны другими,
кто до сих пор живет
в кричащих молча книгах…
Все книги, что вливают
кровь в нашу жизнь
и мысль…
Я с ними — не одна,
со мной они навеки —
священные войска
моей библиотеки.

                      3

Вы ангелы-хранители,
чьи шелестят хитоны,
чьи крылья плотно сомкнуты,
а голоса — безмолвны.
Свидетели бессонниц,
поверенные скорби.
Страниц бессчетных шорох —
шум ваших крыл в полете.
Меня с собой возьмите,
чтоб в слабом свете лампы,
не поднимаясь с кресла,
сподобилась взлететь я
в желанное бессмертье!
О ангелы-хранители,
чьи крылья то в полете,
то снова плотно сомкнуты,
на вас взираю в полночь
с любовью и слезами.
И говорю: не стали
дни прожитые лишними,
написаны и сказаны
еще не все слова.

Пусть я с моим рассудком не в ладу,
и сердце растревожено недаром, —
я радуюсь плодам в твоем саду,
наполненным моих цветов нектаром.

Я подставляла грудь свою ударам
твоей судьбы, приняв твою беду,
зажгла в ночной пустыне сердца жаром
я пастухам твоим свою звезду.

Пахала, сеяла — рук не жалела,
и от трудов моих зазеленело
тобою брошенное поле вновь.

Все для тебя, мне ничего не надо:
пусть влага слез туманит ясность взгляда, —
я снова там, где началась любовь.

Любовь, верни, не будь неумолима,
давно забытый мной прекрасный лик:
дай мне его увидеть хоть на миг!
Но незнакомкой ты проходишь мимо…

Как ирис, в памяти моей незримо
тот образ из забвения возник.
Любовь — скорбей и радостей родник,
ищу тебя, но ты неуловима.

Тебя, любовь, я встретила однажды,
и ты была такой, какой во сне
тебя мечтал хоть раз увидеть каждый.

Дней и ночей тянулись вереницы…
Когда ж твой лик приблизился ко мне,
пустые я увидела глазницы.

Любовь! Благодарю за сладость ран,
за выносимые для сердца муки,
за радость ожиданья, боль разлуки,
за чувств необоримый ураган.

Благословляю все в твоей науке:
печаль и смех, надежды и обман
и смывший с жизни грязь тоски и скуки
твой, о любовь, жестокий океан.

И твой огонь благословляю тоже,
хоть мой покой без устали он гложет,
в сплошной ожог мне душу превратив…

Любовь, в твоих волнах я заблудилась,
и сердце сбилось с курса и разбилось,
тобой, как бурей, брошено на риф.

Ты про берег тот морской забыл,
где учил меня когда-то петь:
мне б тебя забыть и не жалеть,
что меня любимый разлюбил.

На песке блестит узор волны,
сердце прячет нежные слова,
и белеют юбки кружева
в ярком свете налитой луны.

Не казнись печалью о былом,
в море ты печаль свою омой:
я тебя забуду, милый мой,
забываю легче с каждым днем.

Море залило любви костер,
но рука вдруг вывела в тоске
твое имя на морском песке, —
только ветер его сразу стер.

Ах, любовь! Сердце сразу заметит,
если тень набежит на твой свет…
Ярче всех та звезда, что мне светит,
и счастливей любви нашей нет.

Рвется страсть из груди, как борзая,
и без сна, до зари, вновь и вновь
нас ведет лабиринтами рая
путеводной звездою любовь.

В ней и вера, и тихое пламя
очага, и смятенье в крови…
Горечь жизни уходит, а с нами
остается лишь радость любви.